«Сколько раз я говорил тебе, Памела, пожалуйста, не коверкай свою речь. Ты мне обещала, помнишь? Для начала, не « обои,» а «оба.» «Обои» - это бумага такая раньше была, стены оклеивать. А все эти « теперя,» и « больша нета» - так только нищие на улице говорят.»
«Хорошо, хорошо, папочка. На настоящий момент времени, Патрик и я оба остались «самоварами,» и не имеем ни рук, ни ног. Лучше?»
«Намного лучше, Памела. Правда, немного напыщенно... В контексте, я имею в виду. На твоем месте, я бы опустил «На настоящий момент времени.» А в остальном - просто прекрасно. Ты же можешь говорить грамотно, если захочешь.»
Как глупо, подумал Марк. Как тогда, когда я рассказывал младшим детям о супермаркетах, банках, кредитах, акциях, облигациях, и «среднем классе...» Историческое знание, совершенно бесполезное в современной жизни! Из моей дочери сделали «самовар,» - туловище без рук и ног. Теперь она годится только на то, чтобы сидеть с этим чертовым красным ведерком «Пути Спасения,» выкрикивать «Поможем Инвалидам!» и время от времени не забывать говорить «спасибо» прохожим, если они бросят в ведерко доллар-другой. « Уминерук и ног больша нета.» Так только нищие на улице говорят. И правильно говорят, всем все понятно. У Памелы такой великолепный уличный сленг, и ничего другого ей в жизни теперяне потребуется.
«И кто-то еще говорит, что каждый второй погибает на войне, мистер Пендерграсс? Какое вранье!» - это был голос мистера Тодда сзади. Марк повернулся. Удивительно, но мистер Тодд говорил как все люди, раскрывая рот и шевеля губами: «Каждый второй - это явное преувеличение. Правда же, мисс Смит?»
Леди с плаката «Пути Спасения» с готовностью кивнула: «Совершенно верно, мистер Тодд. Совершенно верно! Возьмите, вот, к примеру, мистера Пендерграсса. У него все пять детей вернулись с войны живыми и вполне здоровыми. Их, правда, слегка «оквадратили,» хе-хе-хе.» «Самовары» на бетонке неожиданно захохотали. «Ха-ха-ха! Оквадратили! Нас - оквадратили!» Теперь их рты открывались и закрывались, как зияющие черные дыры. Памела, Патрик, и еще несколько «самоваров» не могли усидеть прямо и теперь катались по бетону, захлебываясь в конвульсиях веселого хохота. «Как Вы сказали, мисс Смит? «Оквадратили?» Вот умора! Замечательно! Прекрасно! Великолепно! Нас «оквадратили!» Бу-хо-хо-хо!!!»
Марк проснулся в темноте. Ему потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Мэри пробормотала что-то во сне. Она тоже была пьяна. Будем надеяться, что ей не снятся кошмары, подумал Марк. Хорошо, что это был всего лишь сон. Ничего еще не потеряно. Возможно, Майк и Арнольд не продут медицинскую комиссию. Или, если пройдут, их не будут развертывать в зону боевых действий. Или развернут, но не в каком-то особенно дрянном месте, как Венесуэла, или Колумбия, или Иран, или Норвегия. Или их просто ранят, а не убьют. Ничего страшного, если Майк вернется на костылях. Ничего страшного. Он тогда получит протез. Алекс говорил, что его сын научился ходить на протезе так хорошо, что никто даже не замечает, что у парня нет ноги... Только, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - Марк внезапно начал молиться, взывая то ли к Богу, то ли к своему сыну: пожалуйста, Майк, вернись живым...
Около половины девятого утра, Родриго и Марк пересекли шоссе Беамонт, пробрались через полосу вонючих мастерских по утилизации вторсырья и оказались на самом мусорном полигоне дороги Маккарти. Если Жасмин работает не на свалке, а в одной из этих мастерских, придется нам тут ходить до самого вечера, подумал Марк. Хотя, ее соседка говорила, что видела у нее крючок для разборки мусора. Значит, девушка, скорее всего, трудится на самой свалке, а не в мастерской.
Даже будучи в сопровождении местного сержанта, на проходной у ворот пришлось предъявить охранникам бэдж ФБР. Свалку охраняли очень строго. Просто так никто не имел права сюда приходить. Хочешь разрабатывать мусор - купи лицензию. Однако все знали более удобный способ преодоления будки с охранниками. Бумажка в пять долларов служила пропуском ребенку, а десятка - взрослому. Другое дело, что если прийти сюда самому, без «артели,» поразбирать мусор удастся недолго. Территория свалки давно поделена между артелями мусорщиков, а самозванцам запросто дают по шее и отправляют восвояси.
Последний раз Марк был «на Куче» лет шесть или семь лет назад. Тогда ФБР позвали на место преступления: мусорщики обнаружили свежий труп мужчины с явными признаками странгуляции и сочли за лучшее вызвать Полицию. Труп принадлежал главе крупной преступной группировки, и ФБР поэтому оказалось в эпицентре событий. Марк был уверен, что «на Куче» только один труп из пяти вообще удостаивался чести вызова Полиции и какого-либо расследования. Большинство «находок» мусорщики тихо закапывали. Полиция огородит место преступления на пол-дня, тогда где работать? Шесть лет назад, «Куча» была еще кучей в полном смысле этого слова. До «Обвала,» бытовало даже мнение, что полигон дороги Маккарти был самой высокой точкой плоского как стол Хьюстона. Теперь, свалка была изрыта ямами и траншеями и более всего напоминала швейцарский сыр. Некоторые ямы уходили вглубь напластований мусора так глубоко, что мусорщиков спускали туда на веревках, как в какую-нибудь шахту.
Работников полигона дороги Маккарти называли по-разному: «мусорщики,» «старьевщики,» «переборщики отходов.» А лучше было бы их назвать «горными инженерами» или «шахтерами.» То, что происходило сейчас на полигоне, было добычей полезных ископаемых, в полном смысле этого слова. В течение примерно ста лет, город Хьюстон и его города-спутники слой за слоем оставляли тут свой мусор. Как за миллионы лет гнилое бревно превращается в уголь, так и этот мусор после «Обвала» превратился в полезное ископаемое, которое можно было добывать и использовать. И, как всякое месторождение полезных ископаемых, мусор должен был когда-нибудь кончиться. Точно так же, как этот проклятый сланцевый газ, о котором давеча рассказывал Фредерик. Интересно, что будет с нами, когда «на Куче» закончится мусор, подумал Марк. Наверное этот самый «Нулевой Год» настанет, как в книжке про Пол-Потовскую Кампучию.